Волшебный холм

Юркие ящерицы так и сновали по растрескавшейся коре старого дерева. Они прекрасно понимали друг дружку — ведь разговор-то они вели по-ящеричьи.
— Нет, вы только послушайте, как гремит и гудит внутри волшебного холма,— сказала одна ящерица.— Из-за их возни я вторую ночь глаз не смыкаю. Уж лучше бы зубы болели, все равно ведь не спишь.

— Там что-то затевается!—сказала вторая ящерица.— На ночь, до первых петухов, они поднимают холм на четыре красных столба, он как следует проветривается, а лесные девы разучивают новые танцы с притопыванием. Что-то там затевается!
— Да, да,— подтвердила третья.— Я говорила со знакомым дождевым червем, он как раз вылез из холма, копался там день и ночь в земле и много чего понаслушался. Видеть-то он не видит, бедняга, а вот подкрасться да подслушать — это он мастер. Там ждут гостей, знатных гостей, иностранцев, а вот кого — этого червь не захотел сказать, а может, и сам не знает. Всем блуждающим огонькам приказано готовиться к факельному шествию. Так, что ли, это у них называется? Все столовое серебро и золото — а этого там полно — чистят и выставляют на лунный свет.
— Что же это за гости такие? — спросили разом все ящерицы.— И что же это такое там затевается? Вы только послушайте, как гудит, как гремит!
В эту минуту волшебный холм раскрылся, и оттуда, семеня, вышла старая лесная дева. Спина у нее была голая, но в остальном она была одета вполне прилично. Она была дальней родственницей старого лесного царя, служила у него экономкой и носила на лбу янтарное сердце. Ноги ее так и мелькали — раз-два, раз-два1 Ишь как засеменила — и прямо в болото, где жил козодой.
— Вы приглашены к лесному царю на праздник нынче ночью,— сказала она.— Только сначала мы бы хотели попросить вас об одной услуге: не согласитесь ли вы разнести приглашения? Ведь вы у себя приемов не устраиваете, так не мешало бы помочь другим. Мы ждем к себе знатных иностранцев— троллей, если это вам что-нибудь говорит. И старый лесной царь не хочет ударить лицом в грязь.
— Кого приглашать? — спросил козодой.
— Ну, на большой бал мы зовем всех подряд, даже людей, если только они умеют разговаривать во сне или занимаются еще хоть чем-нибудь по нашей части. Но к первому блюду решено приглашать с большим выбором, только самую знать. Сколько я спорила с лесным царем! По-моему, привидения и то звать не стоит. Прежде всего надо пригласить морского царя с дочками. Они, правда, не очень любят бывать на суше, но мы посадим их на мокрые камни, а то и еще что получше придумаем. Авось на этот раз они не откажутся. Потом нужно пригласить всех старых троллей первого разряда, из тех, что с хвостами. Потом — водяного и домовых, а кроме того, я считаю, нельзя обойти могильную свинью, трехногую лошадь без головы и гнома-церквушника. Правда, они вроде бы относятся к духовенству, а это народ не нашего толка, но, в конце концов, это только их работа, а по родству-то они ближе к нам и постоянно нас навещают.
— Хорошо!—сказал козодой и полетел созывать гостей.
А лесные девы уже кружились на волшебном холме. Они разучивали танец с покрывалом, сотканным из тумана и лунного света, и тем, кто находит вкус в таких вещах, танец показался бы красивым.
Большой зал внутри холма был прибран на совесть. Пол вымыли лунным светом, а стены протерли ведьминым салом, так что они сияли, точно тюльпаны на солнце. Кухня ломилась от припасов; жарили на вертелах лягушек, начиняли репейником шкурки ужей, готовили салаты из поганок с лягушатиной, мочеными мышиными мордами и цикутой. Пиво привезли от болотницы, а игристое вино с селитрой доставили прямо из кладбищенских склепов. Все готовилось по лучшим рецептам. На десерт собирались подать ржавые гвозди и битое стекло от церковных окон.
Старый лесной царь велел почистить свою корону толченым грифелем, да не простым, а тем, которым писал первый ученик. Раздобыть такой грифель даже для лесного царя задача не из легких. В спальне вешали занавеси и приклеивали их змеиной слюной. Словом, дым стоял коромыслом.
— Ну, теперь еще покурить конским волосом и свиной щетиной, и я считаю—мое дело сделано!—сказала старая лесная дева.
— Папочка, милый! — приставала к лесному царю младшая дочь.— Ну скажи, кто такие эти знатные иностранцы?
— Что ж! —ответил царь.— Пожалуй, можно и сказать. Две мои дочки сегодня станут невестами. Двум из вас придется уехать в чужие края. Сегодня к нам пожалует старый норвежский тролль, тот, что живет на нагорье Доврефьель. Сколько каменных замков у него на утесах! А еще у него есть золотой рудник, лучше, чем многие полагают. С ним едут два его сына, они должны присмотреть себе жен. Старый тролль — настоящий честный норвежец, прямой и веселый. Мы с ним давно знакомы, пили когда-то на брудершафт. Он приезжал сюда за женой, теперь ее уже нет в живых. Она была дочерью короля меловых утесов с острова Мё. Ох и соскучился же я по старику троллю! Правда, про сыновей идет слух, будто они неважно воспитаны и большие задиры. Но, может, это все одни наговоры, уделить им побольше внимания — и они выправятся. Надеюсь, вы сумеете привить им хорошие манеры!
— Когда же они приедут? —спросила одна из дочерей.
— Все зависит от погоды и ветра! —отвечал лесной царь.— Они хотят сэкономить на дорожных расходах, едут с попутным кораблем. Я советовал им ехать сушей через Швецию, но старик и слушать об этом не хочет. Отстает он от жизни, вот что мне в нем не нравится.
Тут прибежали вприпрыжку два блуждающих огонька, один старался обогнать другого и потому прибежал первым.
— Едут! Едут!—закричали они.
— Дайте-ка я надену корону,— сказал лесной царь,— да стану там, где луна светит поярче.
Дочки подобрали свои длинные покрывала и отвесили земной поклон.
Перед ними стоял Доврефьельский тролль в короне из ледяных сосулек и полированных еловых шишек. Он был закутан в медвежью шубу, на ногах теплые сапоги. Сыновья же его ходили без подтяжек и головных уборов — они мнили себя здоровяками.
— И это холм? —спросил младший и ткнул пальцем в волшебный холм.— У нас в Норвегии это назвали бы ямой.
— Дети!—сказал старик.— Яма уходит вниз, холм уходит вверх. У вас что, глаз нет?
Сыновья заявили, что удивляет их тут только одно: как это они сразу, без подготовки, понимают здешний язык.
— Не представляйтесь! — сказал старик.— А то еще подумают, что вы совсем неучи.
Все вошли в волшебный холм. Там уже собралось изысканное общество, да так быстро, будто гостей ветром надуло. Все было устроено к удобству и полному довольству гостей. Морской народ сидел за столом в больших кадках с водой и чувствовал себя как дома. Все вели себя за столом как положено, только молодые норвежские тролли задрали ноги на стол: они думали, что все, что бы они ни делали, выглядит очень мило.
— А ну, ноги из тарелок! — прикрикнул Доврефьельский тролль, и братья нехотя, но послушались.
Карманы их были набиты еловыми шишками, и они щекотали ими соседок. А потом стащили с ног сапоги, чтобы чувствовать себя привольнее, и дали держать их дамам.
Зато их отец, Доврефьельский тролль, был совсем другой. Он так интересно рассказывал о величественных горах Норвегии, о водопадах, которые в белой пене срываются со скал и то грохочут, как гром, то поют, как орган. Он рассказывал, как выпрыгивают из воды встречь рушащемуся с высоты потоку лососи, чуть только заиграет на золотой арфе водяной, как в светлые зимние ночи звенят бубенцы саней и мальчишки с горящими факелами носятся по льду, такому прозрачному, что видно рыб, которые в страхе бросаются врассыпную у них из-под ног. Да, старик был мастер рассказывать! Все прямо-таки видели и слышали все, о чем он говорил. Вот шумит лесопильня, вот парни и девушки поют песни и отплясывают халлинг-гопля! И вдруг старик тролль ни с того ни с сего чмокнул, будто бы как дядюшка, старую лесную деву, а ведь на самом-то деле никаким родственником он ей не приходился; поцелуй вышел самый взаправдашний.
Настал черед лесных дев показать, как они танцуют, и они исполнили и простые танцы, и с притопыванием, и так это ловко у них получалось! Ну, а потом пошел художественный танец, тут полагалось «забываться в вихре пляски». Ух ты, как они вскидывали ноги! Тут уж не разобрать было, где. начало, где конец, где руки, где ноги,— все разлеталось, словно щепки, так что трехногой лошади без головы стало дурно, и ей пришлось выйти из-за стола.
— Н-да!—сказал старый тролль.— Ногами-то вертеть — это у них лихо получается. Ну, а что они еще умеют, кроме как плясать, задирать ноги да крутиться волчком?
— Сейчас увидишь,— сказал лесной царь и вызвал свою младшую дочь.
Она была самая красивая из сестер, нежная и прозрачная, словно лунный свет. Она положила в рот белую щепочку и стала невидимой — вот что она умела делать!
Однако старый тролль сказал, что не хотел бы иметь жену, умеющую проделывать такие фокусы, и его сыновьям это вряд ли по душе.
Вторая сестра умела ходить рядом сама с собою, будто была собственной тенью,— ведь тени-то у троллей нет.
У третьей были совсем иные наклонности — она обучалась варить пиво у самой болотницы. Это она так искусно нашпиговала ольховые коряги светляками.
— Будет хорошей хозяйкой! — сказал старик тролль и подмигнул ей, но пива пить не стал — он не хотел пить слишком много.
Вышла вперед четвертая лесная дева, в руках у нее была большая золотая арфа. Она ударила по струнам раз — и почетные гости подняли левую ногу, ведь все тролли — левши. Ударила второй, и все готовы были делать то, что она прикажет.
— Опасная женщина!—сказал старик тролль, а сыновья его повернулись и пошли вон из холма: им все это уже надоело.
— А что умеет следующая?—спросил старый тролль.
— Я научилась любить все норвежское,— сказала пятая дочь.— И выйду замуж только за норвежца. Мечтаю попасть в Норвегию.

Но младшая сестра шепнула троллю на ухо:
— Просто она узнала из одной норвежской песни, что норвежские скалы выстоят, даже когда придет конец света. Вот она и хочет забраться на них — ужасно боится погибнуть.
— Хо-хо! — сказал старый тролль.— И только-то? Ну, а что умеет седьмая, и последняя?
— Сначала шестая,— сказал лесной царь, уж он-то умел считать.
Но шестая ни за что не хотела показаться.
— Я только и умею, что говорить правду в глаза,— твердила она,— а этого никто не любит. Уж лучше буду шить себе саван.
И вот дошла очередь до седьмой, последней дочери. Что же умела она? О, эта умела рассказывать сказки, да к тому же сколько душе угодно.
— Вот мои пять пальцев,— сказал Доврефьельский тролль.— Расскажи мне сказку о каждом.
Лесная дева взяла его руку и начала рассказывать, да так, что он только со смеху покатывался. А когда пришел черед безымянного пальца, который носил на талии золотое кольцо, будто знал, что не миновать помолвки, старый тролль заявил:
— Держи мою руку покрепче. Она твоя. Я сам беру тебя в жены.
Но лесная дева ответила, что она еще не рассказала про безымянный палец и про мизинец.
— А про них мы послушаем зимой,— ответил старый тролль,— про все послушаем: и про елку, и про березу, и про подарки злой феи-хульдры, и как трещит мороз, послушаем. Для того я и беру тебя с собой, чтобы ты рассказывала мне сказки, у нас там никто этого не умеет. Будем сидеть в пещере перед пылающим костром из сосновых дров да попивать мед из древнего золотого рога норвежских королей. Водяной подарил мне несколько таких рогов. Будем сидеть у огня, а к нам наведается Гарбу — добрый дух пастбищ. Он споет тебе песни, которые поют норвежские девушки, когда пасут скот в горах. То-то весело будет! Лосось запляшет в водопаде, начнет биться о каменные стены, но к нам ему не попасть. Да уж, поверь мне, ничего нет лучше доброй старой Норвегии... А где же мальчики?
И правда, где же мальчики? Они носились по полю и тушили блуждающие огоньки, которые чинно построились и готовы были начать факельное шествие.
— Хватит лоботрясничать! Я нашел для вас мать, а вы можете жениться на своих тетках!
Но сыновья ответили, что им больше по душе произносить речи и пить на брудершафт, а жениться им неохота. И они произносили речи, пили на брудершафт и опрокидывали бокалы вверх дном, чтобы показать, что все выпито до дна. Потом они стащили с себя одежду и улеглись спать прямо на стол — стеснительностью они не отличались. А старый тролль отплясывал со своей молодой невестой и даже обменялся с ней башмаками, ведь это куда интереснее, чем меняться кольцами.
— Петух прокричал,— сказала старая лесная дева, которая была за хозяйку.— Пора закрывать ставни, а то мы тут сгорим от солнца.
И холм закрылся.
А по растрескавшемуся старому дереву сновали вверх и вниз ящерицы, и одна сказала другой:
— Ах, мне так понравился старый норвежский тролль!
— А мне больше понравились сыновья,— сказал дождевой червь, только ведь он был совсем слепой, бедняга.