Жил-был охотник, ходил-бродил в лесах целые дни. Раз как-то и заплутался, и пристигла его темная-темная ночь, да такая холодная, что зубом на зуб не попадешь! Утомился, прозяб бедняга и не придумает, где и как ему ночь провести. Вдруг усмотрел — недалеко в стороне огонек светится; пошел на огонь и видит — у зажженного костра чернец сидит. А то не чернец был, а был сам нечистый. «Позволь, отче, погреться!» — просит охотник. «Если хочешь погреться, — отвечает черт, — то отдай мне то, чего дома не знаешь». Охотник согласился, а того не ведает, что ему бог сына даровал. Заснул у костра, а наутро воротился домой.

Вот как подрос у него сын — этак лет десять сравнялось — и стал собою писаный красавец, то отец, глядя на него, не мог удержаться, чтоб не заплакать. «Батюшка! О чем плачешь?» — спрашивает сын. «Смотрю на тебя, что ты на беду зародился, и плачу». И рассказал ему, как у него с чертом было условлено. «Ну что ж? Ведь этого назад не воротишь! — сказал сын. — Пойду-ка я к нечистому».

Отец его благословил, и пошел он из дому. Шел-шел и очутился возле большого озера. Вдруг озеро разделилось на две стороны — промеж вод открылась сухая дорога. Мальчик отправился этой дорогою и пришел в самую глубь — к черту. А отец его с той самой поры, как отпустил сына, со великого горя зачал шибко, без просыпу пьянствовать; так с перепою и помер; поп его и хоронить не стал, а закопали его грешное тело на распутье. И попался этот опойца к тому же самому черту в работу; да еще было у черта двенадцать заклятых девушек — все на одно лицо, волос в волос, голос в голос; одна из них — такая мудрая, что мудрей самого нечистого! Черт заставляет мальчика выбирать невесту и женит его на мудрой де́вице, потом призывает его и приказывает: «Вот тебе первая служба: вставай завтра рано и гони моих кобылиц на луг, да смотри — ни одной не истеряй; не то голова долой!»

Добрый мо́лодец только выгнал кобылиц за ворота, как они, задрав хвосты, разбежались в разные стороны и с глаз пропали. Сидит он да плачет, а время уж к вечеру идет. «Ну, — думает, — загубил свою голову!» А тут вышла на зеленый луг его молодая жена. «Не тужи!» — говорит. — Я твоему горю пособлю». Крикнула громким голосом — и налетело видимо-невидимо оводов и слепней, словно туча нашла. Приказывает она: «Полетайте-ка в разные стороны да гоните сюда кобылиц!» Бросились слепни и оводы на тех кобылиц, так и обсыпали! Кусают да горячую кровь пьют; и вот так-то в короткое время всех их к пастуху собрали. Погнал пастух кобылиц домой, а слепни да оводы следом за ними летят, ни одной не дают от стада отбиться.

Задал нечистый доброму мо́лодцу иную задачу. «Есть, — говорит, — у меня на конюшне кобыла — тридцать лет как не езжена; завтра ж объезди ее». Рассказал мо́лодец про ту задачу своей жене, а она ему: «Знаю я — то будет не простая кобыла, а сама чертова жена!» И научила его, чтобы всякая сбруя конская — узда и подпруги — были острыми гвоздями утыканы, да велела взять с собой три железных прута. Мо́лодец послушался, подходит поутру к кобылице, а она словно лютый змей рвется — подступить не дает. Накинул на нее узду, закрепил подпруги, и вошли острые гвозди глубоко ей и в морду и в тело; сел на кобылицу, поскакал и давай ее по бокам угощать железными прутьями. Уж она носила-носила его и по мхам, и по болотам, и по крутым ярам, да пришлось смириться: такая кроткая стала, хоть ребенок поезжай!

Воротился мо́лодец домой, а черт приказывает ему третью задачу: «Прилетает сюда по вечерам трехглавый змей и моих голубей поедает, так ты его так проучи, чтоб вперед не показывался!» Говорит мо́лодцу мудрая жена: «Тот змей — сам нечистый будет!» — и научила его, как надо со змеем расправу чинить. И эту задачу исполнил добрый мо́лодец, задал черту такого трезвона железными прутьями, что долго он больной с боку на бок поворачивался; а как выздоровел, вздумал отпустить парня на волю: «Ступай, куда сам знаешь, и жену свою возьми! Да на дорогу выбери себе любого жеребца с моей конюшни; дарю тебе за службу». Мо́лодец поблагодарил и рассказал про то жене; она ему говорит: «Не бери себе хорошего жеребца, а бери шелудивую клячу, что вся в гною на заднем дворе лежит». Тот взял клячу, выбрался с женой из воды на берег, глядь — а заместо той лошаденки очутился его родной отец. «Я, — говорит, — был у черта рабочею клячею; да и другие кони, что у него на конюшне стоят, все — утопленники, опойцы да удавленники».