Предисловие П. П. Бажова к первому изданию сборника «Малахитовая шкатулка» (уральские сказы), выпущенному Свердловским областным издательством в 1939 году.

В детстве пришлось мне три года провести в Полевском заводе. Было это чуть не полвека тому назад — в 1892—1895 годах.

Жили мы за рекой, почти у самой горы Думной, в неболь­шом домике, стоявшем на шлаковых отвалах.

Кругом было пустынно и безлюдно.

В той стороне, где теперь высятся многочисленные корпуса криолитового завода и соцгородка, виднелось лишь чуть всхолм­ленное поле старого Гумёшевского рудника, а за рудником и заводским поселком тянулись темно-синей полосой бесконеч­ные хвойные леса...

Недалеко от нашего дома находилась заводская «дровяная площадь». Для ее охраны на горе Думной была поставлена будка с колоколом. Звон колокола по вечерам казался таинствен­ным, и детское воображение рисовало и связывало с будкой всякие «страшные истории». — Пойдем на гору сказки слушать,— пригласил меня один из первых моих полевских приятелей.

— Сказки?.. Что я маленький?

— Пойдем! Сегодня на карауле дедушка Слышко стоит. Он занятно сказывает. Про девку-Азовку, про Полоза, про всякие земельные богатства...

Азов, Азов-гора — на среднем Урале, километрах в 70 к ю.-з. от Свердловска, высота 564 метра. Гора покрыта лесом; на вершине большой камень, с которого хорошо видны окрестности (километров на 25—30). В горе есть пещера с обвалившимся входом.
В XVII столетии здесь, мимо Азова, шла «тропа», по которой проходили «пересылки воевод» из Туринска на Уфу, через Катайский острог.
Азовка-девка, Азовка. — Во всех вариантах сказов о кладах Азов-горы неизменно фигурирует девка Азовка — без имени и указания ее националь­ности, лишь с неопределенным намеком: «из не наших людей».
В одних сказах она изображается страшилищем огромного роста и непомер­ной силы. Сторожит она клады очень ревностно: «Лучше собаки хорошей, и по- чуткая страсть — никого близко не подпустит». В других сказах девка Азовка — то жена атамана, то заложница, прикованная цепями, то слуга тайной силы.

В Полевском заводе тогда медеплавильное производство доживало свои последние дни. Переделочные цехи работали на слитках Северского завода, но тоже с большими перебоями. В этих условиях заводское население усиленно ударилось в поиски золота и хризолитов. Понятно, что это отражалось и в быту.

Об Азовке и Полозе, о кладоискательских приметах и всяких земельных богатствах мне уже не раз приходилось слышать. Но все это было как-то не по-настоящему, без начала, без конца. Послушать об этом заново показалось интересно. Пошел с това­рищем на гору и с той поры стал самым ревностным слушателем дедушки Слышко. Из игр потом вечерами выходил, чтобы не про­пустить дежурства этого заводского сказителя.

***

Звали его Хмелинин Василий Алексеевич, но это лишь по заводским и волостным спискам. Для ребят он был «дедушка Слышко». У взрослых были для него еще два прозванья — Стаканчик и Протча, — на которые старик откликался.

Был он почти одинок. «Старуха» — годов на десять его мо­ложе — больше «по людям ходила»: где повивалась, где домов­ничала... Может быть, поэтому старик всегда был ласков с ребя­тами и охотно рассказывал им свои затейные сказы.

Годы высушили его, ссутулили, снизили. И только не по росту широкие плечи да длинные руки напоминали, что сила в этом теле была немалая.

Держался старик, однако, бодро, бойко шаркал ногами в под­шитых валенках и задорно вскидывал свою белую, клинышком, бороду.

Среди взрослых Хмелинин слыл знатоком «всех наших песков», веселым балагуром, а порой и «подковырой».

***

На плотине «отдали восемь часов». То же повторилось на колокольне. Третья очередь — Думной горы.

Дедушка Слышко уже взобрался на невысокий помост и ждет, когда замрет вдали последний звук.

Потом размеренно бьет в колокол и приговаривает:

— Знай наших! Тонко, да звонко, и спать неохота...

Отбив, не спеша сходит с помоста, усаживается на крылечке караулки и начинает набивать свою «аппетитную».

Самое спокойное время... В эти часы дед что-нибудь расска­зывает. Но, если попросит кто сказку, он всегда поправит:

— Сказку, говоришь? Сказку это, друг, про попа да про попадью. Такие тебе слушать рано. А то вот про курочку-рябушку да золото яичко, про лису с петухом и протча. Старухи маленьким сказывают. Ты, поди, опоздал такие слушать, да и не умею я. Кои знал, и те позабыл. Про старинное житье — это вот помню. Много такого от своих стариков перенял да и потом слы­хал. Тоже ведь на людях, поди-ка, жил. И в канаве топтали, и на золотой горке сиживал. Всяко бывало. Восьмой десяток отсчи­тываю. Это тебе не восемь часов в колокол отбрякать! Нагляделся, наслушался. Только это не сказки, а сказы да побывальщины прозываются. Иное, слышь-ко, и говорить не всякому можно. С опаской надо. А ты говоришь — сказку!

— Думаешь, про тайну силу правда?

— А то как же...

— А у нас в школе говорили...

— Мало что в школе... Ты учись, а стариков не суди. Им, может, веселей было все за правду считать. Ты и слушай, как сказывают. Вырастешь — тогда и разбирай, кое быль, кое небылица. Так-то, милачок! Понял ли?..

Старик рассказывал так, будто он сам «все видел и слы­шал». Когда упоминались места, видные с горы, он указывал рукой:

— Вон у того места и упал...— Около дальнего-то барабана главный спуск был. Тут и собрались, а Степан и говорит...— Теперь нету, а раньше, поправее вон тех сосен, горочка была. Змеиная прозывалась. Данило и повадился туда...

Если приходилось слышать сказ во второй или третий раз, легко было заметить, что старик говорил не одними и теми же словами. Порой менялся и самый порядок рассказа, по-разному передавал он и всякие подробности.

Иной слушатель не выдержит — заметит:

— В тот раз, дедушка, ты об этом не говорил...

— Ну, мало ли... Забыл, видно, а так, слышь-ко, было. Это уж будь в надежде — так!

Всю свою долгую жизнь, «пока мога была», старик работал на рудниках и золотых приисках. Жизнь горняка и старателя (Старатель — человек, занимающийся поиском и добычей золота) он «испытал до дна». Все было ему известно, вплоть до «нечаян­ного богатства». В свои сказы старик вводил многое из того, что сам видал, сам испытал. И наравне с явным вымыслом была в его сказах и чистая правда.

Рассказывая, например, «о старой дороге», он показывал место, где она проходила, хотя никаких признаков ее уже не было.

Такая дорога действительно была, судя по историческим доку­ментам.

«Старые люди» у Хмелинина живут и действуют близко к исторической правде.

Хозяйка Медной горы, Полоз, его дочери Змеевки — вся эта «тайная сила» действует по-человечески, вполне сознательно: одним помогает, других наказывает, барам и начальству всегда враждебна.

Змеевка — дочь Полоза. Мифическое существо, одна из «тайных сил». Ей приписывалось свойство проходить сквозь камень, оставляя после себя золо­той след (золото в кварце).
Змеиный праздник — 25( 12) сентября.

Действиями этой силы старик объяснял многое, что казалось непонятным малограмотному горняку прошлого.

«Исчезла жилка — Полоз отвел; в камне оказалось золото — Змеевка прошла, след оставила; нашел человек редкие по красоте и объему глыбы малахита — Хозяйка горы помогла», и т. д.

В результате сказы Хмелинина можно рассматривать как своего рода историко-бытовые документы. В них не только отра­зилась полностью тяжелая жизнь старого горняка, но и его наивное понимание «земельных чудес» и его мечта о других условиях жизни, каких — сказитель и сам не знал, не мог пред­ставить себе, но только не тех, в каких проходила его жизнь.

Сказы В. А. Хмелинина в свое время никем записаны не были.

Заводские служащие — «прахтикованные техники» или «люди с хорошим почерком и бойким счетом» — не могли, конеч­но, оценить сказы по достоинству, а те, что «стояли повыше» и бы­ли чуть грамотнее, относились пренебрежительно к «каким-то сказам старичонки караульного».

Этим «важным людям» было невдомек, что неграмотный «старичонка караульный» с редкой глубиной прочувствовал и понял жизнь горнозаводского рабочего и, как подлинный художник, сумел передать ее в образах, где уральская фантасти­ка переплелась с исторической правдой.

* * *

Память не в силах, конечно, донести полностью все то, что было слышано чуть не полвека назад. В лучшем случае сохрани­лись остов сказа, его стиль, кой-какие имена, названия да неко­торые наиболее запомнившиеся выражения. По этим вешкам ска­зы и воспроизводились. Помогло также некоторое знакомство с историей заводского округа, близость родного местного говора и свой жизненный путь, долгое время проходивший по тем же местам, где работал, жил и слагал свои сказы дедушка Слышко.

Хотелось бы, чтобы эта запись по памяти хоть в слабой степени отразила ту непосредственность и увлекательную силу, которыми были полны сказы, слышанные у караулки на Думной горе.

П. Бажов