Раз было у нас — поймали мы молодого журавля и дали ему лягушку. Он ее проглотил. Дали другую—проглотил. Тре­тью, четвертую, пятую, а больше тогда лягушек у нас под ру­кой не было.

— Умница! — сказала моя жена и спросила меня: — А сколько он может съесть их? Десять может?

— Десять, — говорю,— может.

— А ежели двадцать?

— Двадцать, — говорю,— едва ли...

Подрезали мы этому журавлю крылья, и стал он за женой всюду ходить. Она корову доить — и Журка с ней, она в ого­род— и Журке там надо, и тоже на полевые колхозные рабо­ты ходит с ней, и за водой. Привыкла к нему жена, как к свое­му собственному ребенку, и без него ей уж скучно, без него никуда. Но только ежели случится — нет его, крикнет только одно: «Фру-фру!», и он к ней бежит. Такой умница!

Так живет у нас журавль, а подрезанные крылья его всё растут и растут.

Раз пошла жена за водой вниз, к болоту, и Журка за ней. Лягушонок небольшой сидел у колодца и прыг от Журки в бо­лото. Журка за ним, а вода глубокая, и с берега до лягушон­ка не дотянешься. Мах-мах крыльями Журка и вдруг полетел.

Жена ахнула — и за ним. Мах-мах руками, а подняться не мо­жет. И в слезы, и к нам: «Ах, ах, горе какое! Ах, ах!» Мы все прибежали к колодцу. Видим — Журка далеко, на середине на­шего болота сидит.

— Фру-фру! — кричу я.

И все ребята за мной тоже кричат:

— Фру-фру!

И такой умница! Как только услыхал он это наше «фру- фру», сейчас мах-мах крыльями и прилетел. Тут уж жена себя не помнит от радости, велит ребятам бежать скорее за лягуш­ками. В этот год лягушек было множество, ребята скоро на­брали два картуза. Принесли ребята лягушек, стали давать и считать. Дали пять — проглотил, дали десять — проглотил, двадцать и тридцать, — да так вот и проглотил за один раз со­рок три лягушки.