Дели и Лаурэ

Предание. Рассказал в 1948 году житель поселка Воронцово Р. Силкин. Записал и перевел Б. Долгих.

Два брата породы Бай были. Одного звали Лаурэ, старшего Дели. Родные братья они — одна мать, один отец. Теперь старший говорит младшему:

— У нас оленей нет, мы живем бедно. Давай пойдем промышлять диких оленей. Диких оленей пойдем промышлять, все-таки всю зиму, весну, будем мясо есть.

Тогда не было хлеба. Только одно мясо и рыбу ели тогда. Не было иголок, только дикого оленя костями шили. Топоры были каменные.

У младшего брата не было жены, холостой был. У старшего брата была жена из рода Нгузундэй. Младший брат говорит:

— Пойти-то пойдем, может быть, оленей убьем. Но можем мы и души потерять. Ведь есть тунгусы — шитые лица, которые людей убивают. (Вот такой был тогда порядок!)

— Нет, не думай об этом, пока я живой... Убьют меня, тогда и тебя убьют. Пока я живу, тебя никто,не убьет. Об этих тунгусах не говори. Пойдем промышлять.

— Что же, раз ты хочешь. Выше тебя я не буду.

Решили идти. Назавтра встали. Оленей у них всего десять зверей, бедные они.

Оленей поймали и пошли. Чумочек изломали и пошли.

У старшего брата детей нет, сроду не рожала жена. Такие женщины бывают, как бангаи (бесплодная важенка, самка оленя).

Пошли аргишом. Санки у них, как у тау (нганасан), высокие, с круглыми спинками и поворены (Повор - ремень или веревка, которой закрепляется груз на санках; поворать - закреплять позором груз) наравне с задней доской. У юраков (ненцы, живущие между Обской губой и правобережьем . Енисея) не так. Пошли, значит. Идут, идут Выше Лузиной есть Хантайка-станок. Баи тогда платили ясак в Хантайку.

Теперь идут. Вот откуда они пошли, все время тайга. Сам идет впереди на голицах (лыжи, не обшитые мехом, оленьим камусом) пешком, затем брат на оленях, а затем жена с аргишом. Они пошли осенью, в сентябре, во время гулянья диких оленей.

Пошли, идут. Есть против Хантайки, на правом берегу Енисея, камень Боггодо-куо. Это конец хребта, который идет от Норильска. До самого хребта дошли, десять дней до него шли, все время бродь, тайга. Под самым камнем чум поставили, против Хантайки на восток.

Когда встали близ камня, старший брат утром из чума на улицу вышел, на камень посмотрел. Камень совсем близко. Над ним нос камня (выступ края хребта) как облако. Говорит с улицы старший брат:

— Ну-ка, младший брат, иди сюда, гляди! На этот камень, наверх если подняться, что-нибудь можно увидеть. Ты не поднимешься ли на него? У тебя глаза острые.

— Как я подымусь на него, он прямо над нами навис.

— Ты кругом иди, а потом иди сюда на головочку камня. Может быть, что-нибудь увидишь, может быть, диких оленей.

Младший брат ушел. Кругом объезжает камень. Долго его ждали. Почему нет? Ничего не едят без него. Старший брат все время его на улице ждет:

— Когда это младший брат подымется против меня на голове камня. О! Теперь брат мой кричит: «Я пришел».

Глянул наверх — прямо против него на выступе носа скалы стоит младший брат. Кричит младший брат:

— За этим хребтом в лесу опять хребет видно, сопку. От тебя его не видать?

— Нет, не вижу.

Стал смотреть и видит рядом с камнем, над лесом чуть сопку, видно. Потом опять кричит младший брат:

— За этой сопкой, на таком же расстоянии еще сопка есть, как печка. Ты видишь?

— Нет. Только этот хребет вижу сквозь лес, а второго не видать.

— Старший брат! Я хочу соскочить отсюда прямо в чум. Только боюсь ногу сломать о твердую землю. Мягко было бы, так бы и прыгнул. А то до темноты мне кругом идти.

— Нет, младший брат, не прыгай, тебя насилу видно. Иди лучше кругом, так ничего себе не вередишь.

После этого младший брат пошел, наверное, кругом, что-то замолчал. Старший брат в чум вернулся.

— Ну, что, старуха, ничего есть нету, как будем без еды?

— Еды у нас нет, ни куска мяса, ни куска рыбы нет.

— Ну, будем десятого оленя бить,— говорит старший брат,— когда младший брат придет. Беда есть охота.

Пока они так говорили, и младший брат пришел. Темно стало, ничего не видно. Младший брат вспотел, шапку снял. Зашел в чум и говорит:

Беда как есть хочу.

— Надо оленя бить,— говорит старший брат,— ты иди, поймай одного оленя и убей.

Младший брат только трубочку свою наклал и опять скрылся в тайге. Почти в полночь только обратно пришел.

Говорит старший брат:

Это ты что так долго, закружал в лесу?

Нет, не закружал, оленей не мог найти. Вот одного; оленя убил. Нашел этого оленя в лесу.

— Как это ты в потемках убил? Это какой олень, домашний?

Нет, дикий.

Мясо принес?

— Принес, все принес.

Правильно, он дикого оленя принес. Большой, от земли поднять нельзя. Как он один этого оленя принес целиком со шкурой и брюшиной?

Сходил за ножиком старший брат, вынес ножик на улицу. Порол, всю постелю (зимняя оленья шкура) ободрал, брюшину вынул. Олень — жир на крупе как раз на четверть. Он когда обдирал, все искал, куда младший брат убил этого оленя. Ищет, нигде не может раны найти. Как он убил его, удивляется. Потом он голову захотел отрезать. Э! Вот куда он его убил. Около уха голова вся разбита, черная, как будто ударил молотком или палкой. Чем это убил он?

Отрезал голову и мясо, все разложил по снегу. Ноги, спину, грудь в чум бросил варить. Старуха за кишками пришла, жир с кишок снимать. Когда в котел все мясо сложили, сел старший брат, стали сагудать (есть сырое мясо) сердце, легкие, печень, почки, жиру маленько.

— А что, младший брат, не встаешь? Есть не будешь? Вставай!

Ну, встал тот, сел. (У них никого не осталось в чуме. Где хотят, там живут. Оттого дёре (рассказ, предание) коротко.) Младший брат встал и говорит:

— Ох, устал, у меня что-то крыльца (лопатки) болят.

— О! Сооко (обращение к младшему брату), как не будут болеть! Когда я опускал твоего оленя, я одну его голову не мог поднять. Как не будут болеть крыльца — один его принес. Пока ты молод, силу не надо ломать. Принес бы половину или четверть, а завтра мы бы вдвоем сходили. Ты молодой, тебе еще долго жить на свете, еще много хватишь горя.

Ну, пусть крыльца болят,— говорит младший брат,— тяжелый-то, тяжелый.

Ты чем убил его, лука ведь с собой не брал.

Младший брат показывает кулак:

— Вот этим его убил. Он бежал в броди (в глубоком снегу), а я рядом на голицах бежал. Поймал за рог и ударил кулаком по шее. Я ведь оленей ушел собирать, палки или топора не было. Теперь не будем голодать. Они в броди тихо идут, я на голицах их догоню. Теперь луки можно не брать. Завтра, если будем здесь, можно промышлять дороги их есть.

— Ну, ладно, кулаком так кулаком. Я не думал, что так можно. Сила в тебе есть. Но все-таки беречь себя надо, тяжелого не надо подымать. Мне скажешь, я пойду тебе пособлю принести.

Ну, ладно. Тут котел сварился, мясо стали есть. Когда мясо съели, Дели говорит:

— Старуха! Голову-то принеси, лоб я обдеру.

Старуха пошла на улицу, голову тащит едва-едва. Никак не может голову протащить в двери — рога мешают. Пока старуха тащит, Дели смотрит на оленя. Это что? Почему у него лоб белый, ухо разрезано. Отдала жена голову ему и тоже говорит:

Это не дикий, это олень (домашний).

Дели смотрит на голову и младшему брату говорит: Сооко! Ты в дело не попал? Это, однако, олень домашний, тунгусский, однако...

— Ну что ж, пусть, было бы мясо. Я есть хочу. Если это олень, то хозяин придет, мы ему отдадим. Только олень у него большой, ну что же, мы ему два наших отдадим. Все равно бы мы два оленя съели. Ну, давай, обдирай.

— Однако это плохо, это тунгусский олень. Тут плохо, однако, будет.

Мясо едят, сидят без парок (одежда из тонких оленьих шкур шерстью наружу), голые до пояса. Старший брат сидит на постели на своей стороне, а младший брат сидит на конце доски напротив двери, за огнем.

Старший брат глядит на него снизу и думает: «Как он не подымет такого оленя? Плечи — два плеча человека, грудь — шириною почти сажень. Ну, верно, ему легко было поднять оленя, на руках мясо у него — как сопки наворочены».

Так он своего младшего брата молча разглядывает, но ему ничего не говорит.

Старший брат только два куска жира отрезал, один кусок съел, стал второй есть. Что такое? Дверь приподымается? Ветра нет, а она то подымется, то опустится.

Почему так дверь подымается?—младшему брату говорит.— Ты что это, сооко, так голышом сидишь? Хоть парку надень. Ну, старуха, погляди дверь.

Старуха посмотрела — нет ничего. А младший брат ест себе, даже думушки не думает, есть ли там что и что его брат говорит.

Потом, когда половину мяса доедать стали, дверь опять поднялась, еще больше, чем давеча. Из-под двери высунулась стрела, рука, держащая лук. Стрела прямо целит в младшего брата, который против двери.

— Сооко! Надевай парку, а то ты уж готовый, вот стрела,— крикнул старший брат.

Младший брат посмотрел:

—: Верно. А ну да ладно, пусть целится, я не боюсь.

Старший брат опять глядит. Из-под постели достал свой лук и стал в дверь целиться. Дверь закрылась — заметили. В то время народ, говорят, никогда луки на улице не оставлял; если спит в чуме, то лук всегда около — лежит тут же.

Старший брат вскочил, дверь открыл и на улицу вышел. Нигде ничего нет. Подумал: «Это так нарочно пугает кто-то. Человек-то человек, руку я видел, лук видел. Как скоро ушел? Я ведь сразу выскочил.

Лук положил свой под голову, и немного погодя спать легли. Всю ночь спали и даже думушки не думали. Младший брат храпит беспрерывно.

Утром поднялись, свет большой уже. Еду варить стали, кушают опять.

— Ну ладно, пойдем промышлять, здесь люди есть. Может быть, люди дадут нам оленя.

Оба на улицу вышли, старший брат ищет след человека, который вчера приходил. Да, правильно, кто-то ходил на голицах, из тайги пришел к чуму и обратно ушел, вот четыре ряда следов. По этому следу пойдем, наденем голицы и пойдем. Старший брат спрашивает младшего:

— Ты пошто свой лук не берешь, сооко?

— Я лук не возьму, а только палку. Ты лук держи, хватит нам одного лука.

— Как оба будем один лук держать? Это мы домашнего оленя вчера ели. Может быть, сердиться на нас будут. Тебя без лука убыот.

— Ну ладно, возьму лук,— сказал младший брат.

Оба взяли в руки луки и пошли. По две стрелы взяли только. Идут по этому следу. Идут на голицах целый день. Когда прошли лес, на круглой лайдочке три чума увидели. У среднего чума на углу сидят трое мужчин без сокуев (зимняя меховая одежда с капюшоном, надевается поверх парки), видно, что тунгусы. Сидят на санке.

Увидели братьев, вскочили на ноги, что-то между собой говорят. Потом в чум зашли. И братья за ними тоже вошли в чум. В нем три тунгуса. На одной стороне — один тунгус, на другой — два. Который один — молодой, на другой стороне — один старик, другой тоже молодой, парень. Две бабы, одна — седая, другая молодая, девка или баба. Братья стоят у дверей. Никто не говорит — садитесь, что ли.

Потом этот старичок стал говорить по-своёму с тем тунгусом, который на другой стороне сидит. Тогда тот человек на другой стороне стал рукой махать — садитесь-де сюда.

Старший брат впереди идет. Около этого человека сел. Сел все-таки не близко, в стороне немного сел. А младший брат опять тут сел, на доску против двери, как сидел дома.

Этот тунгус по-своему про оленя спрашивает. Некоторые слова они понимают: «орор» (олени, по-эвенкийски); «лоб белый» поминает. «Не эти ли люди убили?» — по своему говорят с тем человеком, который рядом сидит. Этот человек, который отдельно сидит, говорит старому человеку:

— Я в этого, который за огнем сидит, целился в него, а тот, который рядом со мной сидит, в меня прицелился. Я ушел, испугался. Это удалые люди. Лучше с ними договориться. Пусть за оленя отдадут двух. Но как будем говорить?

Теперь старший брат, Дели, говорит:

— Друг, ежели так добром хочешь, оленя просишь, я тебе два дам, только, пожалуйста, не надо ругать. Это мой брат, молодой еще, у него ум короткий. Каждый день мы хотим есть, голодом живем. Только десять оленей у нас.

Младший брат говорит:

— Старший брат, два оленя таки я не дам. Я вижу, у них оленей много. Они богатые люди. У нас есть один лончак (двухлетний олень.) ростом большой, хороший. Дадим его. Если они этого лончака не возьмут, то ничего не дадим.

Старший брат его потихоньку толкает, по-своему говорит:

—- Так говорить не надо. Их трое, нас двое. А может быть, их не трое, а больше. Два оленя дадим.

Нет, вот лончака дадим, а если лончака не возьмут, то ничего не дадим.

Говорит тогда старший брат:

— Друг! У меня лончак есть большой. Я его отдать хочу. У моего брата ум короткий, не хочет два оленя давать. Только лончака дает. Да лончак больше быка.

Вот седой человек вскочил на ноги и на эту сторону пересел. Старший брат схватился за нож на ноге (носит нож по-самоедски), держит его за черень (рукоять топора или ножа). Старик старшего. брата по голове гладит, говорит:

— Ося сойда, бай ани сойда. Тунгус добрый, самодин тоже добрый.

Старший брат подумал: «Однако мириться хочет» — и себя по сердцу похлопал, и так они согласились. Старший брат показал два пальца — два года, лончак. Старик на свое место ушел.

Старик старухе на котел показал, стукнул по нему, потом на улицу показал. Старуха пошла, с улицы половину дикого оленя принесла. Жир как снег. Сварила это мясо и стали кушать. Ничего не говорят, только кушают. Видимо, не сердятся, между собой разговаривают тунгусы. Старший брат шапку надел и брату говорит:

— Ну, пойдем дикого искать, а то уже вечер, а у нас есть нечего.

На улицу вышли. За ними сидевший с стариком тунгус вышел. Старший брат, выйдя, лук взял, младший брат лук взял и по своему следу кругом чума пошли. Этот тунгус тоже кругом чума обошел, и, обойдя чум, зовет своего старика:

— Огоннгер, кэл, кэл! (Старик, подойди, подойди!)

Старик со старухой вышли вместе. Старик останавливается, рукой машет, на санку показывает. Старуха расповорала санку, там только одно мясо, гольный жир. Старший брат говорит:

— Это, однако, хорошие промышленники. У них на санках гольное мясо.

Он немного понимал по-тунгусски. Старик две туши мяса вынул, на них показывает и говорит:

— Чум хуруколь, чум хуруколь.

Старший брат говорит:

— Он нам две туши мяса дает, возьмем их, что ли?

Младший брат говорит:

— Как не унесем, если дает. Тожно прямо домой пойдем.

— Как мы их унесем? На оленях надо было бы...

— Ну, как не унесем? Без шкуры, без брюшины и так унесем.

Старший брат говорит:

— Ну, подними их.

Младший брат взял по туше под мышку и принес их к нему.

Старший брат говорит:

— Ну, сооко, одну понесу. Другую ты неси.

Мясо взвалили на себя, а старик опять подбежал к ним, стал гладить по голове и говорить:

— Самодин добрый, тунгус добрый.

Пошли. Пришли домой. Младший брат говорит:

— Лончака как унесем им? Придут ли сами?

— Сами придут, говорили.

— Это шибко добрые люди, мяса нам дали две туши. Я думал, будут ругать. Завтра пойдем промышлять. Еще бы две-три туши добыть. А то оленей у нас десять, лончака еще унесут, есть нечего будет.

Спать легли. Старуха положила обе туши за санку. Еще у нее две санки пустые. Оттого младший брат говорит, что надо еще два-три диких оленя добыть.

Утром встали. Теперь, когда откушались, на улицу вышли два брата. Промышлять будут. Как раз по вчерашнему следу на санках пришли три тунгуса. Оленей к санкам привязали, стрелы и луки достают из санок. Идут к ним с луками. Старший брат говорит:

— Почему так? Ты говорил, что они хорошие люди, а теперь с луками идут, нас бить хотят. Бойко идут сюда.

Оленей собрали, обещанного лончака поймали, старший брат ведет его тунгусам. Тунгусы говорят:

Тунгус добрый, самодин тоже добрый.

По голове гладят, все равно такие, как и были. Свои луки, стрелы положили на санки, обратно по своему следу пошли и увезли этого лончака. Когда тунгусы ушли, братья отправились промышлять на голицах в тайгу. Целый день ходят, ходят, ничего не могут найти. Ни одной лайдочки не могут найти, гольная тайга, следов нет, ничего нет. Ночь настала, старший брат говорит:

— Теперь кружать станем, как домой пойдем?

Младший брат говорит:

— Попадем как-нибудь.

Младший брат все идет вперед. Идут, идут, идут. Свет потухает. Какая-то большая сопка впереди попалась. На самой сопке лесу нет, по краям ее лес. Младший брат говорит:

— Подымемся сюда на сопку. Посмотрим, что у нее наверху. Верх у нее плоский, не острый, а круглый, как чаша.

Старший брат говорит:

Ну, давай посмотрим, что это, интересно, такое. Что за сопка такая не острая.

Взошли на сопку. Ну, зима, зима здесь. Посреди сопки яма, как котел. Кругом яры, как сопки. Зашли туда, в яму. Там гольная трава, птичьи перья, пух. Потом старший брат стал пух рассматривать, нашел в нем одно яйцо и хотел это яйцо поднять. Не может поднять, только покатывает его так и этак. Большущее яйцо, здоровенное. Младший брат говорит:

— Какой это птицы яйцо? Ты старше меня, скажи, шибко оно большое.

Старший брат говорит:

— Ты яйцо это не знаешь. Есть птица минлэ. Настолько большая, что если она здесь сядет, то крылья ее будут лежать на другой сопке. Наши деды рассказывали — есть такая птица минлэ. Как полетит, ветер подымается. Вон сопка у нашего чума, вот дальняя сопка. Она на этой сопке сидела, а крылья у нее на тех сопках были. Давай яйцо унесем? Только как унесем?

Младший брат говорит:

— Если унести надо, унесем. Я подпояшусь и положу его за пазуху.

Подпоясался и одной рукой взял яйцо и за пазуху положил, а старший брат поднять не мог.

Старший брат говорит:

— Не ломай его, сооко, в чум принесем, мы его есть не будем. Сделаем санку и положим его туда. Это будет каха (шайтан) (изображение божества из дерева или камня; почитаемый предмет, от которого ожидают помощи). Положим на санку и будем держать как шайтана и будем счастливы. Оно будет нам давать талан (счастье, удача).

От этой сопки стали глядеть. Это та сопка, на которую они смотрели через лес. Они закружали маленько. Домой дошли без всякой канители.

Теперь до чума дошли. Это яйцо достали из-за пазухи и положили на первую санку. Уговаривает его старший брат:

— Если хочешь шайтаном быть, ты нам навстречу посылай диких оленей, чтобы мы могли их убивать. Если не хочешь быть шайтаном, никого нам не пошлешь, я тебя разобью в крошки.

Он постукал своего шайтана. Потом легли спать. Он говорит:

— Если не принесет ничего, то будем его топором ломать.

Утром встали. Пошли промышлять. Не по той дороге, по которой вчера ходили, а в сторону куда-то пошли.

Недалеко от чума ушли; на хребет поднялись. Диких оленей след нашли. Старший брат говорит:

— О! Вот перед нами десять диких прошло. След-то новый.

Младший брат говорит:

— Ну, давай погонимся. Не отставай только, старший брат, от меня. Ты ведь тоже стрелять будешь.

Маленько отошли, старший брат закричал издали, только его лицо видно, увидел диких оленей. Младший брат пошел за ними, впереди брата. Когда дикие олени стали скакать в броди, он пошел рядом с ними.

Младший брат заворотил диких оленей и прямо к чуму их гонит. Старший брат тоже здорово идет, но только насилу видит, как с дикими наравне идет младший брат. Вот чум уже близко.

Младший брат стал стрелять. Десять диких оленей, всех убил. Последнего убил у чума, видно. Старший брат по следу идет. Видит, что всех оленей тот убил.

— Ино! (обращение к младшему брату) Правда, твой шайтан талан дал. У самого чума убили, ни одного не упустили.. Завтра сделаем ему санку и обратно будем аргишить. А то здесь все-таки народ есть. Что-нибудь, может, с тунгусами будет.

Теперь они домой две туши взяли. На другой день младший брат на оленях все мясо перетаскал, а старший брат санку делал.

Мясо принесли, санку сделали. На санку положили яйцо. Сырой постелью окутали это яйцо, чтобы, когда санка трястись будет, оно не сломалось.

Утром встали. Санки все полным-полны, прямо негде сесть, негде чум положить. Насилу склали все. В некоторых санках по одному оленю запряжено, а сами пешком идут. Пошли.

Долго ли, коротко ли, ехали — и доехали до своего края, где раньше жили. У них было две важеночки и семь быков (лончака отдали). Как на место пришли, олени стали плодиться. Две важеночки отелились. У одной важенки родилось два теленка, у другой тоже два теленка. Все четыре теленка — важенки.

Теперь у них важенок стало шесть. Но вот теперь последнее слово скажем так. Из тех шести важенок оленей вышло — много. Они богатые стали. Старший брат говорит:

— Это нам шайтан помог, оленей принес.

Сытыми они стали.