Старый Гильдебранд

Жили-были когда-то крестья­нин с крестьянкой, и пригляну­лась крестьянка сельскому попу; очень ему хотелось провести с той крестьянкой весь день в свое удовольствие, той этого то­же хотелось.

Ну, вот и говорит он раз крестьянке:

— Послушай, милая моя крестьянка, я теперь кое-что надумал, как нам с тобой вместе весь день провести в полном удовольствии. Знаешь что, ложись-ка ты в постель в ночь под среду да скажи своему муженьку, будто ты заболела, да только жалуйся и стони покрепче и делай этак до самого воскресенья, когда я проповедь читаю. А я скажу в своей проповеди, что ежели у кого в доме есть больной ребенок, или больной муж, или больная жена, или отец болен, мать больна или сестра, брат или кто другой из семьи, пускай тот отправится на бого­молье на гору Геккерли в Вёлишланд, где можно за один крей­цер купить целую осьмину лаврового листа, и тотчас у того вы­здоровеет больной ребенок, больной муж и жена больная, больной отец, больная мать, больная сестра или кто другой из семьи.

— Я так и сделаю,— сказала на это крестьянка.

Ну, после того под среду улеглась она в постель и стала на болезнь жаловаться, как никогда еще не жаловалась, и муж де­лал с ней все, что только знал, но ничто не помогало. Вот на­ступило воскресенье, а крестьянка и говорит:

— Мне так неможется, словно смерть моя подходит, и одного б мне хотелось перед своей кончиной —это послу­шать проповедь нашего господина пастора, которую он будет нынче читать.

— Ох, дитя мое,— сказал на это крестьянин, — не делай ты этого, а то может сделаться тебе еще хуже, ежели ты поды­мешься. Знаешь что, пойду-ка я на проповедь сам, внимательно ее выслушаю и все тебе перескажу, что скажет господин па­стор.

— Ну,—сказала крестьянка,—ступай уж ты, но слушай внимательно и расскажешь мне все, что слышал.

Вот пошел крестьянин на проповедь; начал господин па­стор читать проповедь и говорит:

— И ежели у кого имеется в доме больной ребенок или больной муж, больная жена или отец болен, мать больна или сестра, брат или кто другой из семьи, то пусть отправится тот на богомолье на гору Геккерли в Вёлишланд, где можно за один крейцер купить целую осьмину лаврового листа,—и тот­час выздоровеет у того больной ребенок, больной муж, боль­ная жена, больной отец, больная мать, больная сестра, брат или кто другой из семьи; и кто пожелает предпринять такое странствие, должен после окончания мессы прийти ко мне, и я дам тому мешок для лаврового листа и крейцер.

Никто так не обрадовался, услышав это, как крестьянин. После окончания мессы направился он тотчас к попу, и тот дал ему мешок для лаврового листа и крейцер. Вернулся крестья­нин домой и только вошел в двери, да как закричит:

— Хе-хе, милая женушка, теперь уж считай, что ты вы­здоровела! Господин пастор сказал нынче в проповеди, что ежели у кого в доме имеется больной ребенок или больной муж, больная жена, отец болен или больна мать, больна сестра, брат или кто другой из семьи и ежели тот отправится на бого­молье на гору Геккерли в Вёлишланд, где целая осьмина лавро­вого листа стоит один крейцер, то выздоровеет у того больной ребенок, больной муж, больная жена, больной отец, больная мать, больная сестра, брат или кто другой из семьи. Я уж полу­чил от господина пастора и мешок для лаврового листа и крей­цер и сейчас же отправляюсь в дорогу, чтоб ты поскорей вы­здоровела.

И он ушел из дому. Но только он ушел, поднялась тотчас крестьянка с постели, и поп был уже тут как тут. Но теперь мы оставим их вдвоем, а сами пойдем вместе с крестьянином. Между тем он уже далеко отошел, чтоб поскорее взобраться на гору Геккерли; вот идет он, торопится и встречает на пути своего кума. А был его кум торговец яйцами и возвращался как раз с рынка, где продал яйца.

— Здорово! — говорит ему кум.—Куда это ты, куманек, так торопишься?

— Да вот, кум, во святые места,—отвечает крестья­нин,— жена у меня заболела, а слыхал я нынче в проповеди господина пастора, что ежели у кого в доме имеется больной ребенок или больной муж, больная жена, больной отец, боль­ная мать, сестра больная, брат или кто другой из семьи, то пусть тот отправится на богомолье на гору Геккерли в Вёлиш­ланд, где целая осьмина лаврового листа стоит один крейцер,— и выздоровеет у того враз больной ребенок, больной муж, больная жена, больной отец, больная мать, сестра больная, брат или кто другой из семьи; вот и взял я у господина пастора ме­шок для лаврового листа и крейцер и иду теперь на богомолье.

— Но послушай, куманек,—говорит кум крестьяни­ну,—неужто ты такой простофиля, что всему этому поверил? Знаешь, в чем дело? Да ведь попу охота провести с твоей же­ной весь день вдвоем в полное свое удовольствие, потому они тебя и околпачили, чтоб ты им не мешал.

— Да что ты? —сказал крестьянин.—Хотел бы я прове­рить, правда ли это.

— Ну,—сказал кум,—знаешь что, садись-ка ты ко мне в корзину от яиц, а я тебя домой отнесу, и ты все сам увидишь.

Сказано — сделано; посадил кум крестьянина к себе в кор­зину и принес его домой. Как пришли они домой — го-го, как там весело было! Зарезала крестьянка почти все, что у нее во дворе находилось, напекла пышек, и поп уже был тут как тут и притащил с собой скрипку. Постучался кум в дверь; спраши­вает крестьянка, кто там такой.

— Кума, да это я,—говорит кум,— пустите меня нынче на ночлег, яиц-то я на рынке нынче не продал, приходится мне их домой тащить, а они-то ведь очень тяжелые, мне их не до­нести, да и на дворе уже темень какая.

— Да, куманек,—говорит крестьянка,— пришли вы что-то не вовремя. Ну, ничего не поделаешь, входите, забирайтесь на печь, на лежанку подальше.

Вот забрался кум со своею корзиной на печь; а поп и кре­стьянка были уже навеселе.

Вот поп и говорит:

— Слушай, голубушка, ты ведь умеешь петь так хорошо; спой-ка мне что-нибудь.

— Ах,—говорит крестьянка,—петь я уж теперь разучи­лась, вот в молодые годы умела я петь хорошо, а теперь это прошло.

— Э, да спой,—говорит снова поп,—хоть немножко. И начала крестьянка петь:

Я муженька, однако, ловко отослала
На гору Геккерли, теперь одна осталась.

А тут и поп за нею запел:

И хорошо б ему там целый год остаться,
Да все с мешком по Геккерли бы шляться.
Аллилуйя!

А там на печке и кум запел себе тоже (надо сказать вам, что звали крестьянина Гильдебрандом), затянул он песенку:

Гильдебранд, любезный мой,
Что ж, забрался ты на печку, дорогой?
Аллилуйя!

А там запел и крестьянин в корзине:

Таких я песенок не в силах больше вынесть,
Хочу скорее из корзины вылезть.

Вылезает он из корзины и начинает попа бить, колотить; и прогнал его так из дому.