В некотором царстве жила-была старуха бедная, неимущая. Был у нее сын, захотелось ей отдать сына в такую науку, чтоб можно было ничего не работа́ть, сладко есть и пить и чисто ходить. Только кого ни спросит — все над ней со смеху помирают: «Хоть весь свет изойди, — говорят люди, — а такой науки нигде не найдешь!» А старухе все неймется, продала свою избушку и говорит сыну: «Собирайся в путь, пойдем искать легкого хлеба!» Вот и пошли. Близко ли, далеко ли — пришли к могиле. Уморилась, старуха с походу. «Сядем на могилу, отдохнем маленько», — говорит сыну; стала садиться да с устали и воздохнула: «Ох!» Вдруг откуда не́ взялся — явился старец и спрашивает: «Чего тебе надобно? Зачем позвала?» Старуха переполошилась: «Что ты, что ты! — говорит. — Я тебя совсем не звала». — «Ну, нет! Ты кликнула: «Ох!» Я — самый Ох и есть; сказывай, в чем нужда?»

Сколько старуха ни отговаривалась, не могла отговориться, принуждена была признаться: веду-де сына в науку отдавать, чтобы знал легкий хлеб добывать, без работы сладко есть и пить и чисто ходить. «Отдай мне, я выучу, — сказал Ох, — только, чур, с уговором: ровно через семь лет приходи сюда и скажи: «Ох!» — я сейчас выйду, покажу тебе сына, и коли узнаешь его — бери с собой смело, и за ученье не возьму с тебя ни копейки; а коли до трех раз не узнаешь — пусть будет мой навсегда!» Как, думает старуха, не узнать свое родное детище! Отдала сына и распрощалась с ним на целые семь лет: живи — не тужи!

Много прошло времени до сроку, перебивалась старуха кое-как; на исходе седьмого года пошла на могилу, пришла и только промолвила: «Ох!» — Ох как тут. «Что, — спрашивает, — аль за сыном пришла?» —

«Да, батюшка, за сынком». Засвистал Ох своим молодецким посвистом, и вдруг прилетело двенадцать скворцов, сели все подряд на землю и начали щебетать. «Ну, — говорит Ох старухе, — коли надобен тебе сын — он здесь; узнавай его и бери себе». — «Что ты? — отвечает она. — Где тут быть моему сыну? Я отдала тебе человека, а ты кажешь мне птицу воздушную». — «Знай же, все это люди, а не скворцы; все также по-твоему искали легкого хлеба, попали ко мне в науку да навсегда у меня и остались, потому что ни отцы их, ни матери не признали. Приходи теперь за сыном через три года». Заплакала старуха и воротилась назад одна-одинехонька, выждала три года и опять идет за сыном. Ох свистнул своим молодецким посвистом, и прилетело двенадцать голубей. «Узнавай сына!» — говорит старухе; вот она смотрела-смотрела, так и не узнала. «Приходи опять через три года, — сказал Ох, — то будет последний раз; коли и тогда не угадаешь — простись навеки с сыном».

Прошло еще три года, идет старуха за сыном в последний раз и видит: возле харчевни привязана к забору лошадь, и говорит ей эта лошадь человечьим голосом: «Здравствуй, матушка! Верно, опять за мной идешь?» Далась диву старуха: лошадь — а говорит человечьим голосом и называет ее матушкой. «Не дивись, — говорит конь, — я взаправду твой сын; хозяин приехал на мне в харчевню и теперь сидит там, гуляет. Как придешь ты к могиле, выведет тебе Ох двенадцать жеребцов — все одной шерсти, все на одну стать; я буду седьмой с правой руки». Пришла старуха к могиле и только молвила: «Ох!» — Ох как тут, свистнул своим молодецким посвистом — и прибежало двенадцать жеребцов, ростом, дородством, шерстью — все одинаковые, и стали в ряд. Старуха отсчитала седьмого справа и говорит Оху: «Это мой сын!» — «Угадала, — сказал Ох, — хоть и жалко, а делать нечего — бери его домой».

Взяла старуха сына, и пошли они добывать легкого хлеба. «Теперь, матушка, — говорит ей сын, — можешь водить меня по селам и городам и продавать барам да купцам за хорошую лошадь; я таким обернусь жеребцом, что тебе всякий даст за меня худо три тысячи! Помни только одно: как продашь коня, недоуздка ни за что не отдавай, снимай и бери себе; а то больше меня не увидишь!» Вот оборотился сын вороным жеребцом, а мать повела его на базар продавать. Приступились разные купцы, торговать-торговать, и купили коня за три тысячи; старуха взяла три тысячи, сняла с коня недоуздок и пошла своей дорогой. Долго-долго шла, дело стало к вечеру, пораздумалась она, вспомнила про сына: «Где-то мой сынок теперь?» Глядь — а он догоняет ее, как ни в чем не бывал.

На другой день опять старуха продала сына за хорошую лошадь, а недоуздок себе взяла. А на третий день, как повела жеребца на базар, повстречался ей Ох — тот самый, у которого сын был в науке. Только она его не признала. Сторговал и берет себе жеребца; баба хотела было снять недоуздок. «Что ты, бабушка! — говорит Ох. — Где это видано, чтоб продавать коня без повода!» Пхнул ее наземь, вскочил на коня верхом, усмехнулся и сказал: «Полно-де вам людей обманывать!» Ударил по лошади и был таков! Тут только догадалась старуха, кто купил у нее сына; горько заплакала, и деньгам не рада.

Целых три дня и три ночи ездил Ох на своем жеребце, бил его и пришпоривал до́ крови, скакал без отдыху по горам и долам: измучился жеребец, едва жив остался. После приехал Ох на постоялый двор, привязал коня к забору и так крепко притянул ему голову, что едва дышать можно; а сам пошел в избу и давай пить да гулять. Случись на ту пору, проходила мимо одна де́вица; жеребец говорит ей человечьим голосом: «Слушай, умница! Будь добра и будь милослива — сними с меня недоуздок». Де́вица послушала, сняла недоуздок, а жеребец со двора и пустился в чистое поле; только зад показал!

Ох увидал в окно, что жеребца-то нет у забора, бросился за ним в погоню. Заслышал жеребец погоню, ударился о сырую землю, перекинулся гончею собакою и побежал пуще прежнего. Тогда Ох обернулся серым волком да вслед за собакою: вот-вот настигнет, на клочки разорвет! Видит собака, что смерть на носу, ударилась о сырую землю, перекинулась медведем и хочет волка душить; волк догадался, обернулся львом и смело идет на медведя. Но тот себе на уме, ударился оземь и полетел по поднебесью белым лебедем; а Ох за ним ясным соколом.

Долго они летели, и стал нагонять сокол лебедя: вот-вот ударит! Видит лебедь: внизу река течет, упал прямо на́ воду, обернулся ершом — ощетинился. А сокол сделался щукою, не отстает от ерша, плывет за ним следом. И говорит щука ершу: «Поворотись ко мне головою, я тебя съем!» — «Врешь, проклятая щука! — отвечает ерш. — Меня не съешь, разве подавишься. А коли ты, щука, востра, так глотай меня с хвоста!» Долго ли, коротко ли они этак плавали, наконец подплыли к берегу; а тут на плоту стояла царевна и мыла белье. Ерш как выскочит из воды да прямо к ней под ноги и подкатился золотым кольцом. Царевна подняла кольцо, надела на пальчик любуется и говорит: «Если б по этому колечку да найти мне добра мо́лодца — жениха себе!»

На другой день нарядился Ох богатым купцом, пришел к самому царю и сказывает: «Твоя царевна нашла мое кольцо, прикажи назад отдать». Царь тотчас позвал свою дочь, велит отдавать кольцо. Осерчала царевна на купца, сняла кольцо с пальчика и бросила наземь. Кольцо рассыпалось мелким просом, и одно зернышко попало царевне в башмачок. Купец оборотился петухом; поклевал петух просо, взлетел на окно, захлопал крыльями и закричал: «Кукуреку! Кого хотел, того съел». Тут выкатилось из царевнина башмачка последнее зернышко, ударилось оземь и сделалось быстрым ястребом. Бросился ястреб на петуха, запустил в него свои когти, начал щипать-теребить; только перья сыплются! «Врешь, — говорит, — не бывало того, чтобы петух да мог ястреба съесть!» — и разорвал его надвое. После ударился оземь и сделался таким молодцем, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером описать, и женился на царевне. И я не свадьбе был, мед-вино пил, по бороде текло, в рот не попало. Сказке конец, а добру мо́лодцу квасу корец.