Однажды ко мне пришло странное письмо.

«Сударь мой,— было написано в письме,— я жду вас. Вы вчера оставили у нас шляпу со страусовыми перьями».

Я очень удивился. Да у меня и нет такой шляпы!

Значит, надо мной шутят. Но кто же?

Я пошёл на почту. Но там ответили:

— Нет, письмо настоящее. Оно только опоздало на... на 300 лет.

Значит, его должен был получить мой пра-пра-пра-пра-дедушка.

И тут я отправился по обратному адресу. И что же? Я и правда нашёл там страусовую шляпу, а главное, услышал много старинных историй.

Хозяин дома хранил их вместе со шляпой.

И они долго, долго ждали меня.

А теперь я расскажу их всем, и конечно, история первая будет про шляпу.

Да, кстати, все эти сказки написаны страусовым пером.

Да здравствует — кто? Да здравствует — что? Просто старинная шляпа.

Вы спросите, почему?

А в старину уж так говорили. Не важен камзол, не важны сапоги, но шляпа — это, конечно, главное. И она всегда должна напоминать клумбу!

Ведь недаром старинным людям было приятно носить на макушке сад. И каждый хвалился:

— А мой сад, сударь, лучше. Он из страусовых перьев.

Впрочем, кроме шутки, и польза в том была немалая. В старину ведь не было дворников. И улицы подметали так: кланялись — и шляпные перья сдували пыль. И лишь один человек в шляпе не кланялся — король. Да. А шляпа у короля закрывала весь город. Как зонт. И когда долго, долго шёл дождь, придворные всегда просили:

— Не пора ли вам погулять, ваше величество.

И в длинный солнечный день было то же.

Короля просили гулять, и тем он спасал своих поддан­ных от жары. А ещё он их спасал от скуки. Потому что на полях королевской шляпы играл оркестр, и казалось, что с неба льётся музыка. И в городе все танцевали, все весе­лились.

Но теперь ты, конечно, скажешь: как же король мог носить такую великолепную тяжесть? Очень просто. Её поддерживал целый полк лихих гвардейцев. Мушкетами.

И все дни рождения в нашем городе, и все праздники справлялись только на голубых полях королевской шляпы. Вот какие шляпы были в старину!

Кому в детстве не хочется быть сказочным принцем?

Но если не принцем, то в крайнем случае... дрессировщиком в цирке.

Да. Да. Ведь в наше время это почти одно и то же. Только у дрессировщиков ещё остались зеркальные сапо­ги и красный королевский плащ, который волочится по полу, точно городской закат над детским парком. Об этом плаще, о тех знаменитых сапогах когда-то мечтали все мальчишки нашего города. А больше всех один. Каждую ночь он видел одно и то же — огни цирка.

А днём, днём он только и говорил:

— Цирк, цирк!

Но родители лишь смеялись над малышом.

— Дрессировщик! Ты не можешь им быть. Дрессиров­щик должен быть строгим, а ты слишком добр.

Да, конечно, он был добрым мальчиком, и однажды он попытался приручить птичку. Птичка прожила у него до осени, а осенью сказала:

— Спасибо, мальчик, но мне пора лететь.

И маленький дрессировщик отпустил её.

Ну и шутили же над ним после:

— Тоже мне укротитель! Не ты, а тебя приручают звери. Грустный ты очень дрессировщик.

И с той поры его так и звали: очень грустный дресси­ровщик.

А очень грустный дрессировщик скучал.

«Неужели,— думал он,— мне так никогда и не увидеть арены, никогда не надеть зеркальных сапог?»

Никогда — какое трудное слово. И как трудно произ­носить его в детстве. Но едва мальчик его произнёс, как к нему в окошко кто-то стукнул.

— Здравствуйте, это я — ваша дрессированная птичка. Я вернулась к вам, чтобы помочь. Вот зёрнышко, посади­те его, и ваши мечты...

— Неужели,— не поверил мальчик,— мои мечты испол­нятся?

— Да.

И он посадил зёрнышко.

Росло птичье зёрнышко, росло и выросло. И стало са­мым высоким, самым толстым деревом в городе. Толпами приходили люди, чтобы посмотреть на удивительное тол­стое дерево.

А как-то раз в сад пришёл ученый. Он сказал:

— Вы молодец, мальчик, вырастили настоящий африкан­ский баобаб. Поздравляю, вы удивительный садовник.

Удивительный садовник, только и всего.

Мальчик даже обиделся.

«А красный плащ, а зеркальные сапоги? Неужто птич­ка меня обманула, и я никогда...»

Но только он хотел вновь произнести это трудное сло­во, как в калитку сада стукнули:

— Можно?

Косматый африканский лев стоял перед мальчиком.

— Здравствуйте,— смущаясь, сказал он.— Я слышал, вы вырастили баобаб. Баобаб — дерево моей родины. Мне очень приятно посидеть под ним и вспомнить родствен­ников. Разрешите?

— Разрешите?

— Разрешите?

— Разрешите?

В тот день весь цирк, весь зоопарк побывал у мальчика. И каждый зверь сидел под деревом и вспоминал своих родственников...

И, конечно, на другой день мальчик уже выступал в цирке.

А вскоре он прославился и стал одним из самых знаме­нитых цирковых артистов. Да, да.

А от прежнего осталось лишь одно: его по-старому и люди и звери продолжали звать очень грустным дрессиров­щиком. И всё потому, что если кто-то его в цирке не слушался, он никогда не ругался, а лишь грустно говорил:

— Ну, что ж, я не покажу тебе сегодня твой баобаб. И тут все звери плакали и просили у него прощения.

А ведь это и правда очень грустно — не видеть свой бао-баб.

Бао-бао-бао-баб.

Хорошо или плохо, если король обжора? Ты скажешь: «Конечно, плохо».

Вообще и я тоже так думаю, но иногда...

В одном старинном городе, где королём был обжора, существовала когда-то такая страшная вещь — дуэль.

Дуэль — это значит, люди колют друг друга шпагами.

— Нельзя! — закричишь ты.— Человек не жареная утка!

Правильно. И этот король тоже кричал: «Нельзя, нельзя, нельзя!»

Но это мало помогало. И тогда он просто раскрыл рот.

И просто проглотил все шпаги.

Как ты понял, в этом случае помог не королевский ум, а королевское обжорство. Но вот что удивительно.

После этого обжорства дуэли стали прекрасны.

Лишенные шпаг дуэлянты стали просто дуть друг на друга. И дули до тех пор, пока один не улетал куда-то.

Ну а это, я думаю, самый лучший способ путешествия.

Итак, да здравствует королевское обжорство!

В некоторых случаях это помогает. А именно тогда, когда хочешь не драться, конечно, а путешествовать.

Испокон века живут на земле сапожники. В моём ста­ринном городе тоже был один, только не простой, а по­томственный. Это значит, что и дед, и прадед, и прапрадед его — все они шили башмаки и туфли.

Туфли... Целый ряд их, старинных, с бантами и вензеля­ми, стоял у того сапожника за стеклом. Любопытные зева­ки нередко заходили сюда, чтобы взглянуть и... ахнуть:

— Ах, какие туфельки, ах, какие...

Но мастер только ворчал:

— Неужели вам и сказать больше нечего?

— Нечего,— смущались люди.— Мы всё давно забыли.

И тогда мой лукавый сапожник брал туфельки и ласково говорил:

— Бальные туфельки, они подобны раковинам. Всегда поют. Вот туфелька из Варшавы. Вы слышите? Старая музыка. Это мазурка. Ну а эта туфелька — она из Вены. Вы слышите? Менуэт.

Мазурка, менуэт, вальс — каждая старинная туфелька пела, и у каждой был свой голос.

И лишь одна молчала. Без вензелей и бантов, молча пряталась она в углу.

— Наверное,— говорили не раз посетители,— то туфель­ка самой бедной женщины.

Но мастер только ласково ворчал:

— Неужели вам и сказать больше нечего?

— Нечего,— вновь смущались люди.

А сапожник вновь ласково говорил:

— В старинное время жила в нашем городе одна ста­ринная принцесса. Языкам, реверансам учили её и... конеч­но, танцам. Лучшие учителя занимались этим, но, увы, принцесса не понимала музыки.

И тогда по всему королевству расклеили строгий указ:

«ДАРУЕМ ТОМУ, КТО НАУЧИТ НАШУ ПРИНЦЕССУ ТАНЦЕВАТЬ ЛЕГКО И ВОЗДУШНО, ДАРУЕМ ТОМУ ЕЁ РУКУ И СЕРДЦЕ».

Получить руку принцессы — это значит самому стать принцем.

Блестящие графы, чопорные князья, солидные бароны — кто только не пробовал обучить королевскую дочь танцам.

И, однако, по-прежнему все придворные дамы превос­ходили её в этом великом искусстве.

Совсем отчаялась принцесса.

И вдруг во дворце появился сапожник.

— Ваше прелестное величество,— сказал он ласково,— я знаю про вашу печаль. И знаю — нет ничего проще избавиться от неё. Разрешите лишь смерить вашу королев­скую ножку.

Тут же бархатной лентой королевская нога была изме­рена, и на другой день сапожник сшил прелестные туфель­ки.

— Да, они прелестны,— вздохнул мастер, взглянув на них.— Однако им не хватает бантов. Тех самых бантов, что придают туфелькам лёгкость, учат их порхать и летать. А принцессе это так нужно!

И тогда сапожник придумал: он пошёл на луг и покло­нился двум большим бабочкам.

— Вам всё равно,— сказал он,— где кружиться. Но если вы сейчас станете бантами знатных туфель, завтра вы закружитесь в королевском зале. И вам, милые бабочки, будет играть королевский котильон.

Конечно, милые бабочки не посмели отказаться.

И вскоре принцесса уже танцевала. Туфельки с крылыш­ками несли её по залу, кружили.

А все гости поздравляли короля и королеву.

— Как воздушно танцует ваша дочь!

— Она сегодня словно белая бабочка.

Но у белых бабочек бывает доброе сердце.

А у принцессы, увы, оно было иным.

И когда после танца к ней подошёл в поклоне сапож­ник, она произнесла лишь:

— А вы мне больше не нужны, фи!

И ненужный сапожник ушёл, но вслед за ним уле­тели и бабочки — белые банты с королевских туфелек. И никогда больше принцесса уже не танцевала так легко. Тот воздушный котильон был последним в её жизни.

А ты знаешь, как лечились в старину: камушками.

Да, камни толкли в порошок и клали в чай, в суп.

А жить тогда в каменном доме было просто опасно. Если, например, в городе случалась какая-нибудь болезнь, то ваш домик могли разнести по кирпичику. И по кирпи­чику это ещё хорошо.

А то бывало и так — мог прийти большой великан и просто проглотить ваш каменный домик, чтобы вылечиться.

Да. Ведь так и случилось однажды.

Спустился с гор великан, разинул рот и проглотил коро­левский замок. И не только замок, а вместе с замком и самого короля.

Ужас, конечно. И сам великан ужаснулся, когда узнал об этом. Он плакал, и, словно большие бочонки, катились по мостовой его слёзы.

— Трах-тарарах. Что я наделал? Как же вы будете жить без вашего короля? Трах-тарарах.

— И не знаем, не знаем,— отвечали придворные.— Король всё-таки нужен. Кому же кланяться тогда?

И тут великан хлопнул себя по затылку.

— Придумал,— сказал он.— Я дам вам короля.

И умный великан сделал короля из глины. Нет, вы не думайте, этот король был не хуже настоящего — он был в короне и в сапогах.

И даже в мантии. А главное, он сидел на троне и редко во что вмешивался.

Единственное, о чём он беспокоился, это о песочке для детей, а главное, о зонтиках. Ведь этот король боялся размокнуть.

Но как-то раз глиняный король промочил-таки затылок, и у него в голове появилась дырочка.

Ужас! С той поры в голове у короля стал гулять ветер. И он выдул из неё все-все серьёзные мысли.

Теперь его величество только и делало, что улыбалось:

— Хи-хи, хи-хи.

Придворные сердились. И, не выдержав, наконец сказали:

— Лучше жить совсем без короля, чем с таким клоуном.

— Ну, хорошо,— сказал глиняный король.— Ваши скуч­ные лица мне тоже надоели. До свидания.

И он раскланялся и пошёл к мудрецу.

— Я был королём,— сказал он мудрецу.— Но мне стало скучно. Кем мне быть теперь?

Мудрец взглянул на короля, увидел в его голове дырочку и спросил:

— А вы любите детей?

— Да.

— Тогда вам лучше всего быть детской копилкой. Копить весёлые денежки на весёлые игрушки.

С той поры так и было.

Конечно, король по-прежнему оставался королём. Но он уже был не просто король, а король детских копилок.

Ты, наверное, обиделся, что моя сказка кончилась вос­хвалением короля? Ну что же. Ведь это не просто король, а наш детский король. А это очень хорошо, что детские короли вечны.

Теперь ты догадался, о чём моя сказка? О вечности.

Не вечно люди едят камни, города воюют. Но вечно будут детские копилки и детские короли.

Они добрые. И очень нужны.

А однажды я влюбился в старинного человека, который сказал так:

— Ветер вернулся, чтобы погасить последнюю свечу.

Хорошее слово — вернулся. Например, солнышко не взошло, а вернулось.

Вернулось к тебе,— значит, оно доброе.

И звёзды тоже добрые. Всякий раз они возвращаются на небо.

Нет, это не сказка.

Просто я хочу, чтобы ты любил людей и думал о них.

Когда думаешь о человеке, он как бы вновь возвращает­ся к тебе. Входит в твою комнату, садится за стол, говорит с тобой.

Так вернулись ко мне эти старинные люди.

Так думай же всегда хоть немного о людях.

И пусть всегда твои друзья и твои знакомые будут с тобой.