Тёмка. Е. Пермяк

По вечерам мы нередко проводили время в кора­бельном салоне, и бывалый моряк Сергей Сергеевич рассказывал нам презабавные истории. Вот что он рас­сказал однажды...

— Наш крейсер находился в учебном плавании. Был тихий летний день. Море — как зеркало. Хорошая ви­димость, только солнце слепило глаза впередсмот­рящим.

Впередсмотрящими в этот час вахты были старший матрос Коробов и матрос Ванечкин. Зоркие моряки! Корабль ли какой появится на горизонте или шлюпка, обязательно первыми доложат по корабельному теле­фону на ходовой мостик. Даже если, допустим, ящик какой-нибудь плывет — не упустят. И правильно. Мало ли в море случаев бывает — и безобидный ящик может плавающую мину прикрывать.

И вот изволите ли видеть, вдруг старший матрос Коробов по полной форме докладывает:

— Товарищ командир, прямо по носу в семи кабельтовых стиральное корыто, а в корыте кошка!

— Есть,— отвечает командир,— прямо по носу сти­ральное корыто, а в корыте кошка!

На ходовом мостике раздался дружный хохот. При­никли к биноклям. Точно: прямо по носу стиральное ко­рыто, а в корыте кошка.

Корабль замедлил ход, затем остановился. Спустили шлюпку. Кстати, это входило в программу нашего учеб­ного плавания. Отрабатывали исполнение команды: «Че­ловек за бортом».

Вскоре корыто и кошка по всем правилам спасания на водах были подняты вместе с матросами и шлюпкой на палубу. Рыжий кот обрадовался кораблю, как берегу.

Начались догадки:

— Откуда? Как? Почему кот очутился в корыте?

Строились самые различные предположения. Может быть, мальчишки созорничали и пустили несчастного кота в плавание? Вернее всего, что это именно так и было. Но какие мальчишки? Стали исследовать, в какой стране делаются такие корыта. Мнения раскололись, «на­циональная принадлежность» корыта так и не была опре­делена. А спасенного плавателя определили в боцманскую команду и назвали Темкой — в память погибшего кора­бельного кота Темки.

Нового Темку для порядка поселили в клетку. На карантин. Мало ли... Может быть, больной, нарочно кем-то зараженный кот. На корабле во всем необходимы предосторожности.

Через неделю корабельные медики нашли Темку со­вершенно здоровым, и он перешел на постоянное место жительства в боцманскую команду.

Животное оказалось ласковым, общительным; от него пахло домом, берегом. Всякая кошка напоминает семью, детство.

Полюбили Темку. Приучили Темку бегать по коман­де за обедом и ужином в камбуз. Зазвучит горн на обед, скажет корабельное радио: «Команде обедать!» — смо­тришь, Темка хвост трубой — ив камбуз, к своей ми­ске.

Прижился кот на корабле, но вскоре заметили, что кот хиреет, избегает ступать по корабельной палубе. И снова заговорили, что второй Темка, как и первый, как, впрочем, и все кошки,— не жилец на корабле. Электрики объясняли это тем, что на нежные подошвы-подушечки кошачьих лап действуют электрические то­ки палубы. Находясь длительное время под действием этих токов, кошки гибнут.

— Железная палуба для кошек,— объяснил боц­ман,— как бы электрический стул замедленного дейст­вия.

Так это или нет — с боцманом не спорили, только Темку хотелось сберечь всем, начиная от командира. Не для того же спасли, чтобы погубить!

И вот, изволите ли видеть, однажды корабельный сапожник, старшина первой статьи Ожигов, доложил ко­мандиру:

— Разрешите, товарищ командир, сшить Темочке предохранительные сапоги!

Это сначала рассмешило командира, а потом он ска­зал:

— Будет ли только кот в сапогах ходить? Он ведь пе сказочный, а настоящий.

Корабельный сапожник на это ответил:

— Товарищ командир, если сапожки ему сшить ле­гонькие, с шелковой шнуровочкой, с завязочками, куда тогда коту деваться? Будет в сапогах ходить. А чтобы сапоги не скользили, подошвы из губчатой резины при­способим. Они и от электричества его лапки предохра­нят.

Весть о сапогах для кота облетела все кубрики. Всем тоже показалась очень смешной затея Ожигова. Но в смехе моряков сквозило сочувствие. Всем им хотелось видеть кота в сапогах и верить, что сапоги спасут ему жизнь.

В сапожную мастерскую то и дело забегали матро­сы, старшины и офицеры крейсера.

Терпеливо корабельный сапожник, старшина первой статьи Ожигов, снимал мерку, искал форму сапога, искал способы, чтобы Темка не сбросил сапоги, не ста­щил их зубами. Все давали советы, вносили предложе­ния, исправления...

И вот настал день примерки красных сафьяновых сапожков на шелковой шнуровке. Кот упирался. Мяу­кал. Вырывался.

И его уговаривали:

— Темочка, голубчик, тебе жизнь спасают!.. При­выкнешь, дураша!

Наконец кота обули. Пустили по палубе. Темка ни за что не хотел становиться на ноги. Валялся. Стаскивал сапоги. Да куда там!..

Вечером кота разували, утром обували. С каждым днем кот сопротивлялся все меньше и меньше. Уверен­нее ходил по палубе, изредка тряся то одной, то другой лапой, словно желая сбросить сапог.

Вскоре стали замечать, что у Темки появился аппе­тит. Нашлись в медицинской службе радетели, которые взвешивали кота. Докладывали командиру о прибавке веса.

Кот теперь довольно быстро бегал даже по трапам. Ему только не хватало одного — когтей. Когти были спрятаны в сапоги. Ожигов, раздумывая над этим, внес усовершенствование: он проделал в сапогах отверстия для выпуска кошачьих коготков. Кот после этого почув­ствовал себя куда увереннее.

За жизнь Темки уже никто не беспокоился. К нему так привыкли, что даже перестали замечать. Но как-то Темка напомнил о себе и привлек всеобщее внимание.

Однажды Темку забыли обуть. Было не до кота — готовились к большому походу. Голодный, забытый кот| терпеливо сидел в кубрике до обеда. Но, когда послышалось в репродукторе: «Команде обедать!» — раздался дикий кошачий рев. Кот требовал сапоги. Он ни за что не хотел отправиться в камбуз «босым» по длинной железной палубе. И, как только Темку обули, он стремглав бросился к коку, где его давно ожидал остывший обед.

Время шло. Темка стал большим, разжиревшим, тол­стомордым котом. Он стал медлительнее в движениях, важно следовал по палубе в своих сафьяновых сапогах, будто кичась своей красивой обувью.