Чужая калитка

Алеша Хомутов рос мальчиком старательным, забот­ливым и работящим. Его очень любили в семье, но боль­ше всех Алешу любил дедушка, любил и, как мог, по­могал ему расти хорошим человеком. Не баловал дед внука, но и не отказывал в том, в чем можно не отка­зать.

Попросит Алеша научить его ловушки на хорьков ставить — пожалуйста. Трудно ли деду показать, как эти ловушки ставятся! Дрова пилить вздумает Алеша — милости просим! Дед за одну ручку пилы держится, внук — за другую. Помучится парень, да научится.

Так и во всем... Красить ли крылечко задумает ма­лец, огурцы ли на окошке в ящике выращивать — де­душка, ни в чем не отказывал. Одного только от внука требовал:

—- Коли берешься за дело — доведи его до конца. А. если видишь, что дело тебе не по рукам,— подожди, когда вырастешь.

Вот так и жил Алеша. Всех в своей большой семье радовал и сам радовался, настоящим человеком себя чувствовал, и другие его таким же называли.

Хорошо на свете жить, когда тебя люди хвалят, когда все тебе удается. Даже в пасмурный день на душе светло и весело. Но как-то и с удачливым Алешей слу­чилось такое, что пришлось призадуматься...

А все началось с того, что пошел он с дедом в лес тетеревов добывать. А дорога шла через садовый питомник, где выращивались молодые деревца. Питом­ник был хорошо огорожен. Потому что и стадо может забрести да повытоптать саженцы. И лосей теперь столько развелось, что они даже в село, как домой, при­ходят. А уж про зайцев и говорить нечего — обгложут кору молодых яблонек и груш — и конец.

Пришел Алеша с дедом , к питомнику и видит, что калитка открыта. Хлопает калитка на ветру. Щеколда у калитки оторвалась. Заметил это Алеша и говорит дедушке, как взрослый:

— Хозяева, тоже мне... Пустое дело — на три шуру­па щеколду привернуть, а не хотят... Потому что чужая щеколда п ничья эта калитка...

— Что говорить, Алешенька,— поддержал дедушка разговор,— и петли бы у калитки не худо сальцем сма­зать, а то, того и гляди, переест их ржа и калитка на землю свалится...

— И свалится,— подтвердил Алеша,— она и так еле- еле держится. Плохо, дедушка, быть чужой калиткой...

— Да уж куда хуже быть чужой калиткой,— опять согласился с внуком дед,— то ли дело наша калиточка. И синей красочкой она тобой покрашена, и петельки чистым нутряным сальцем смазаны, и щеколда у нее «трень-брень», как музыка... Свое оно и есть свое.

Тут дед посмотрел на внука, улыбнулся чему-то и дальше зашагал. Прошли они сколько-то — может, ки­лометр, может, два — и решили на скамейке посидеть- па лесной просеке.

— А чья, дедушка, эта скамья? — вдруг спросил Алеша.

— Ничья,— ответил дед,— чужая. Какой-то человек взял да вкопал два столбика да прибил к ним доску.

Вот и получилась скамья. Кому надо — отдыхай. Никто этого человека не знает, а все спасибо ему говорят... Только скоро эта скамейка тоже, никак, кончится. Столбики у нее подопрели. Ну, так ведь чужая скамья, и никому до нее нет дела. Не то, что наша у ворот, ухоженная да покрашенная...

Тут дед снова посмотрел на Алешу, потрепал его за розовую щечку и опять улыбнулся чему-то.

В этот день они добыли трех тетеревов. Из них двух Алеша выследил. Дома шуму-гаму было выше потолка.

— Вот так охотник растет у нас! — нахваливает Алешу мать.— Подстрелить тетерева всякий может, а выследить его редкий умеет.

Веселый был ужин в этот воскресный вечер, но Але­ша почему-то молчал и о чем-то думал.

— Устал, наверно, милый сын? — спросил Алешу отец.

— А может, с дедом не поладил? — спросила ба­бушка.

— Да нет, нет,— отмахнулся Алеша,— не устал и поладил с дедушкой. Очень даже поладил.

Прошла неделя, а может быть, и две. Опять старого да малого послали в лес. Зайца нашпиговать решили.

Отправились дед с внуком по первому снегу на охо­ту. Опять пошли через садовый питомник. Глядит дед и глазам не верит. У чужой калитки не только щеколда на хорошие шурупы привернута, не только ее петли бе­лым салом смазаны, но и краска на калитке, как небо в мае месяце.

— Алеша, ты погляди,— указывает дед,— никак, у чужой калитки родня нашлась.

— Наверно,— отвечает Алеша и дальше идет.

Шли они опять по старой дороге и на просеку вы­шли. Добрались до скамейки, где в прошлый раз отды­хали, а скамейки не узнать. Столбики новые вкопаны, доска той же синей краской покрашена, что и калитка, да еще спинка у скамьи появилась.

— Вот тебе и на,—удивляется дед,— у ничьей ска­мейки хозяин нашелся. Омолодил скамеечку, а спасибо сказать некому. Знай бы я этого человека, в пояс бы ему поклонился и руку бы ему пожал.

Тут дед снова заглянул в Алешины глаза и спросил:

— А ты не знаешь, как звать этого мастера, Алек­сей?

— Нет,— ответил Алеша,— я не знаю его, дедушка. Знаю только, что весной наши ребята хотят школьную изгородь подновлять. Совсем покосилась. Она тоже чужая, а — наша.

— Это хорошо,— сказал дед.

— А что хорошо? — спросил Алеша.

— Хорошо, что ты мастера не знаешь, который скамью починил и чужую калитку за свою посчитал... А что касаемо школьной изгороди,— сказал дед, разво­дя руками,— я даже слов подобрать не могу... Видно, приходит, Алеша, такое время, когда все оказывается свое и наше...

Дед опять заглянул внуку в глаза.

За лесом в это время поднялось позднее зимнее солнце. Оно осветило дым далекого завода. Алеша за­любовался золотистым, окрашенным солнцем дымом. Дед заметил это и снова заговорил:

— А завод-то, Алеша, который дымит, тоже чужим кажется, если глядеть, на него не подумавши... А он ведь наш, как и вся наша земля и все, что на ней есть.